В России введено уголовное наказание для тех, кто знал о готовящейся диверсии, но не сообщил об этом правоохранителям. Теперь за такую скрытность будет грозить до года лишения свободы — соответствующий указ 21 апреля подписал Владимир Путин.
Этот документ у каждого, кто знаком и историей русской классики, вызывает ассоциацию с одним эпизодом из жизни Фёдора Достоевского.
В том же пакете законов, которые утвердил президент, — ужесточение ответственности за дискредитацию российской армии (до 7 лет за решёткой, если ложь распространялась из корысти или по найму).
Штраф до полумиллиона рублей отныне полагается за призывы ввести против России новые санкции или продлить старые — то есть за то, чем не раз отличалась так называемая «несистемная оппозиция» (сейчас, как правило, признанная иностранными агентами и/или экстремистами).
Наконец, более строгим стало законодательство об иноагентах — к ним причислены те, кто содействует иностранным НКО.
У всех этих мер есть нечто общее.
Все они направлены на защиту общества от тех, для кого почти полтора века назад Фёдор Михайлович придумал неполиткорректное, но ёмкое определение — бесы.
Тех, кого сам классик, увы, опасался.
Разговор на фоне теракта
«Представьте себе, вы или я, мы стоим у магазина Дациаро и слышим, что нигилист говорит другому, что через десять минут Зимний дворец будет взорван. Пошли ли бы их предупредить? Едва ли. Я сомневаюсь. А уж схватить этих нигилистов или указать на них полиции, да это и в голову не пришло бы», — так журналист и книгоиздатель Алексей Суворин передал слова Достоевского, сказанные 145 лет назад на квартире писателя.
Суворин признался себе: и он не сообщил бы.
А ведь участники того разговора — не молодые люди, не доросшие до репутации и имени в обществе. Один — столп издательского дела, другой — живой классик. К тому времени уже были созданы «Преступление и наказание», «Игрок», «Идиот», печатался заключительный том «Братьев Карамазовых».
Из-под пера Достоевского ещё в начале 1870-х вышел главный русский антинигилистический роман — «Бесы». Бывший радикал-петрашевец, Достоевский написал эту книгу, используя опыт уже второго поколения революционеров — нечаевцев.
И тема для разговора писателя и издателя была отнюдь не отвлечённой.
В тот самый день, 20 февраля (3 марта по новому стилю) 1880 года, террорист-одиночка Ипполит Млодецкий совершил покушение на графа Михаила Лорис-Меликова, одного из авторов либеральных реформ Александра II. Ответственность за теракт взяла на себя «Народная воля». Организация не гнушалась ради поднятия собственного веса в глазах общественности приписывать себе чужие «достижения» — так же в конце XX века будет поступать Салман Радуев, а в XXI столетии — главари «Аль-Каиды»* и ИГИЛ*.
Взрыв в Зимнем дворце тоже не был теоретической возможностью.
Незадолго до беседы Суворина и Достоевского, в феврале 1880-го, боевик «Народной воли» Степан Халтурин, устроившись столяром в императорскую резиденцию, заложил динамит в одно из помещений. Именно по такой схеме в 1999 году произошли взрывы жилых домов в Москве, Буйнакске и Волгодонске. Никто из «венценосных сатрапов» не пострадал. Зато жертвами народовольца стали представители народа — взрывом разорвало десять простых солдат Финляндского полка охраны. Ещё 80 получили тяжёлые увечья.
С точки зрения либералов и прогрессистов, и убеждённый консерватор Суворин, и вхожий в царскую семью Достоевский были безусловными «столпами режима». И тем не менее — «и в голову не пришло бы».
Терять основную массу читателей никто не собирался. Ведь если где-то не там напечатался или не тот тебя похвалил, то «прогрессивная общественность» устроила бы обструкцию, как это случилось с Николаем Лесковым. Суворин силу общественных убеждений знал наверняка и прослыть «подлецом» (и вследствие этого разориться) не желал.
Что такое сила либерального общественного мнения, Достоевский мог вполне убедиться в 1878 году. Тогда террористка-народница Вера Засулич, стрелявшая в петербургского градоначальника Фёдора Трепова, вместо полагавшихся ей 15-20 лет заключения получила оправдательный приговор. Таково было решение присяжных. За Засулич «болел» председательствовавший на процессе выдающийся русский юрист Анатолий Кони. Прокурор Владимир Жуковский отказался поддерживать гособвинение и сложил полномочия.
Мнение «общества» выразил умеренно-либеральный журналист Григорий Градовский (к слову, зять известного националиста Василия Шульгина): «Рассказ Засулич тронул все сердца. Тяжело, как от пытки, стыдно от сознания, что подобные варварства могут совершаться».
«Варварство», то есть правосудие в отношении террористки, не совершилось к большому удовольствию либеральной общественности.
Как свидетельствуют мемуаристы, «Достоевский был свидетелем восторга, с которым оправдательный приговор был встречен публикой в зале и тысячной толпой, ожидавшей окончания процесса у здания суда».
Убийцы за стеной
Стрельба, взрывы «адских машин» и другие проявления революционного террора стали фоном, который раскаявшийся радикал Достоевский ощущал как никто другой.
Известен поразительный факт: буквально через стену от последнего места проживания писателя в Кузнечном переулке, в соседней парадной, находилась конспиративная квартира народовольцев — ячейки Александра Баранникова (партийный псевдоним «Порфирий»), на чьей совести было убийство шефа жандармов Николая Мезенцова и несколько покушений на Александра II.
В январе 1881-го, когда Достоевский был при смерти, Баранникова арестовали. А в день смерти писателя, 9 февраля 1881 года, через стенку был задержан ещё один террорист, нарвавшийся на полицейскую засаду.
Через месяц с небольшим после кончины Достоевского, в марте 1881-го, «по приговору «Народной воли» был убит Александр II, царь-освободитель.
Издатель Алексей Суворин проживёт ещё тридцать лет. Он успеет застать новую версию террора — эсеровскую и анархистскую — и пережить первую русскую революцию и её подавление. И до конца Суворина не отпускал разговор с Достоевским. В 1903 году, во времена Евно Азефа и «Боевой организации», издатель вновь вспомнил давнишнее признание писателя:
«Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать (сообщить в полицию о возможном взрыве — прим. ред.). Причины основательные, солидные, и затем обдумывал причины, которые мне не позволили бы это сделать. Эти причины прямо ничтожные. Просто боязнь прослыть доносчиком».
Самая «либеральная» страна
Такое положение вещей сохранялось десятилетиями. Русский философ Василий Розанов, который сам был эталонной жертвой тогдашней культуры отмены, писал в 1907 году:
«Россия есть самая «либеральная» страна, где, говоря вульгарным языком, всякий гимназист 6-го класса «за пояс заткнет» Вольтера, Руссо, Бюхнера, Ренана и вообще всех западных «свободных мыслителей», сколько их там ни было и где бы они ни были. Конечно, «за пояс заткнет» не умом и талантом. Нет! Ни писать, ни говорить он не умеет. Не в этом дело. Но «Бог», «правительство», «законы», «государь», «Евангелие», «Библия» — всё это им так раскритиковано, что и не снилось никакому Ренану».
Розанов по сути не преувеличивал, когда писал, что с 1830-х годов идеологию образованного класса формировали оппозиционеры — либералы и радикалы, в то время как патриотически мыслящих писателей и публицистов «отменяли»:
«Было гонение; было преследование; было на 70 лет установившееся заушение, плевки… Стоит сравнить тусклую, загнанную «где-то в уголку» жизнь Страхова, у которого не было иногда щепотки чая, чтобы заварить его пришедшему приятелю, — с шумной, широкой, могущественной жизнью Чернышевского и Добролюбова, которые почти «не удостаивали разговором» самого Тургенева; стоит сравнить убогую жизнь Достоевского в позорном Кузнечном переулке, где стоят только извозчичьи дворы и обитают по комнатам проститутки, — с жизнью Стасюлевича, в собственном каменном доме на Галерной улице, где помещалась и «оппозиционная редакция» «Вестника Европы».
Неудивительно, что десятилетия такой обработки сознания не прошли даром. Настолько, что даже священник шлиссельбургского Иоанно-Предтеченского собора Иоанн Флоринский отозвался о террористе Иване Каляеве (убийце великого князя Сергея Александровича) следующим образом: «Я никогда не видел человека, шедшего на смерть с таким спокойствием и смирением истинного христианина».
Образованное общество с восторгом приняло и революцию 1905 года (в разгар русско-японской войны), а затем, в решающий момент Первой мировой, — февральскую революцию. «Из окон на Невском стреляют… Но не надо никого судить. Не судительное время — грозное. И что бы ни было дальше — радостное», — в эйфории записывала Зинаида Гиппиус.
Но радости хватило ненадолго. Вместо победоносного шествия демократии под властью бывшего адвоката Александра Керенского (сделавшего себе имя на судебной защите разнообразных «экспроприаторов»), случилась вполне ожидаемая череда катастроф.
В отличие от «царского режима», советская власть (даром, что канонизировала и Халтурина с Софьей Перовской, и Каляева с Егором Созоновым, не говоря уже о большевистских экспроприаторах), со старорежимными радикалами и либералами и не церемонилась. Эсеры и анархисты пошли по этапам и «в расход». Их участь разделили и прогрессивные адвокаты, защищавшие бомбистов — например, адвокат на процессе Каляева Михаил Мандельштам — и журналисты, восторгавшиеся борцами за народное счастье.
«Восстановление Польши по Днепр»
В позднесоветскую и постсоветскую эпоху это либеральное (или, как тогда говорили, демократическое) общественное мнение самовоспроизвелось. По тем же лекалам и под всё теми же лозунгами вроде эсеровского «В борьбе обретёшь ты право своё» или известного ещё со времён польских восстаний слогана «За нашу и вашу свободу».
Перестроечные народные трибуны и публицисты сочувствовали стремлению Прибалтики, Закавказья и Средней Азии к независимости (и не замечали геноцида русских, начавшегося на окраинах распадавшейся империи).
Затем в героях у прогрессивной общественности были ичкерийские «борцы за свободу», организовавшие теракты в Будённовске и Беслане. На смену приходили новые герои: лидеры цветных революций на постсоветском пространстве, а в самой России — «невинно пострадавшие» олигархи.
Наконец, в феврале 2014 года оппозиционно-либеральная публика сделала выбор в пользу постмайданной Украины — «антироссии». И этот выбор после февраля 2022-го оказался для неё роковым. Политики, литераторы, блогеры, поп-артисты, стендаперы и прочие «властители дум» в массовом порядке уехали «за кордон». Современные западники оказались в положении коллективного «Герцена в Лондоне», и влиять на умы в России им оказывается всё сложнее.
Нынешнюю «иноагентскую» волну эмиграции принято считать едва ли не уникальной по степени ненависти к покинутой родине.
В русофобии и желании «болеть за чужих» в радикальной среде нет ничего нового. Точнее, на первый взгляд ничего нового.
Бесы 2.0
В самом деле, ещё в 1834 году «первый диссидент» Владимир Печерин, эмигрировав в Берлин, написал «в припадке байронизма»:
Как сладостно отчизну ненавидеть
И жадно ждать её уничтоженья,
И в разрушении отчизны видеть
Всемирного денницу возрожденья!
А вот уже соратник Герцена Николай Огарёв, 1853 год:
Да будет проклят этот край,
Где я родился невзначай!
Уйду, чтоб в каждое мгновенье
В стране чужой я мог казнить
Мою страну, где больно жить!
Отражение нынешней «деколонизационной» повестки можно найти на страницах романа «Бесы» (причём похоже, что Достоевский списывал эту «повесточку» с натуры): «Говорили… о полезности раздробления России по народностям с вольною федеративною связью, об уничтожении армии и флота, о восстановлении Польши по Днепр… и пр., и пр.».
А в 1904 году петербургский литератор Сергей Минцлов писал в дневнике: «Уверяют, что среди студентов и курсисток отыскался кружок лиц, решивших выразить свое сочувствие микадо и японцам посылкой ему приветственной телеграммы и сбором денег в его пользу».
Да и пресловутые двойные стандарты (когда порядочная публика не замечала трагедии Донбасса, но заметила беженцев с Украины, осудила СВО, но одобрила операцию Израиля в Газе) тоже изобретены не вчера.
Когда вскоре после убийства народовольцами Александра II террорист застрелил американского президента Джеймса Гарфилда, исполком «Народной воли» выпустил коммюнике с решительным протестом «против насильственных действий». Ведь одно дело — террор в деспотической России, а террор в демократических Североамериканских Штатах — это совсем другое.
«Всё уже было». Но всё-таки есть среди радикальной части несистемных оппозиционеров — как уехавших, так и оставшихся — нечто новое.
Это активное желание помогать внешнему противнику не просто «приветственными телеграммами» и даже не только распространением военной пропаганды. Но и делом: от донатов на FPV-дроны вплоть до прямого участия в боевых действиях на стороне ВСУ (вспомним «оппозиционеров»-неонацистов из так называемого РДК*). Вплоть до роли исполнителя в терактах, спланированных украинскими спецслужбами и их кураторами.
Даже Герцен с Огарёвым просто радовались падению Севастополя, но не спонсировали его штурм.
Напомним о том, какая среда породила террористку Дарью Трепову, убившую в 2023 году военкора Владлена Татарского (Максима Фомина). Путь от участия в акциях ФБК*, либертарианства, «зелёного» и ЛГБТ*-активизма — к террору оказался довольно коротким.
Когда обществу угрожают такие «демократические активисты», у граждан не остаётся так мучившей Достоевского интеллигентской боязни прослыть «доносчиком». Сейчас, когда для всех очевидно — террор стал одним из инструментов войны против России, — ужесточение ответственности за «недонесение» воспринимается вполне оправданной мерой.
Так же, как и суровые наказания за дискредитацию армии и адекватно жёсткое отношение к «сладостной ненависти» на западные гранты. «Смердяковщина» («хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе») один раз уже отравила русское общество, и интеллигентская толерантность к «бесам», переходящая в поддержку и соучастие им, на этот раз может обойтись слишком дорого.
Свежие комментарии