Пятеро сыновей Ахмеда Омаровича Омарова сейчас сражаются на СВО. Мужчина живёт в Дагестане — в селе Верхний Джунгутай. В декабре 2024 года глава правительства республики Абдулмуслим Абдулмуслимов вручил Омарову благодарственное письмо за вклад в укрепление института семьи и воспитание детей.
Ахмед Омарович показывает главному редактору ИА Регнум Марине Ахмедовой фотографии своих детей в книге, посвящённой участникам СВО из Дагестана.
Каждый из сыновей представлен к наградам.Магомед Омаров награждён медалью «За отвагу», Иса Омаров — орденом Мужества, медалью Суворова, медалями «За храбрость» II степени, «За отвагу», «За спасение погибавших», «За воинскую доблесть» I и II степени, «Народный герой Дагестана». У Асхабали Омарова — медаль «За охрану правопорядка», у Имамшамиля Омарова — орден Жукова, у Мусы Омарова — медаль «За отвагу» и орден Мужества.
Многие читатели этой книги даже могут не понять, что это пятеро родных братьев — подумают, что просто однофамильцы.
— Омар Омарович, сколько лет вашему старшему сыну и сколько младшему?
— Старший — 1978 года рождения (47 лет), младший — 1993-го (32 года).
— Они вместе пошли на СВО? Или по очереди?
— Все мои дети живут в Георгиевске (Ставропольский край). Первые четверо поехали на СВО вместе. Они еще в 2014 году были на Украине.
— Поехали в Донбасс как добровольцы?
— Самый старший сказал: «Родину защищать надо», вот они и поехали.
Иса ещё в 2014 году спас около 30 человек (солдат и офицеров) от вэсэушников. Шофёры не знали, куда ехать, с какой скоростью. А он их привёз в Георгиевск по очереди. Там их помыли, переодели, накормили. Потом их так же по очереди в Донбасс отправили.
С тех пор у сыновей связи с ополчением остались.
— Они долго пробыли в Донбассе в 2014 году?
— Недолго, потому что эта заварушка быстро закончилась. Они по очереди вернулись домой.
— Ваши сыновья — профессиональные военные?
— Самый старший учился в Ленинграде на курсах офицеров. Следующий после него учился на курсах прапорщиков. Потом их забрали на срочную службу в армию. А после они остались по контракту и до сих пор служат.
Самый старший сын потом писал заявление: наш отец — инвалид второй группы, он у нас один, за ним некому присмотреть. Отправили домой самого младшего.
— Он хотел домой?
— Не хотел, он обратно уехал: «Все братья там, что я один буду делать?» Говорю: «Хорошо, сынок, поезжай. Родину защищать нужно. Мне ничего особенного не нужно. Со стиркой и готовкой мне кто хочешь поможет».
— Сыновья вместе служат? Или в разных частях?
— В разных. Самый младший — медик. Иса (народный герой Дагестана) тоже медик. Самый старший — командир роты. Сначала был в танковых войсках, потом его в пехоту перевели.
— Он ходит в штурмы?
— Да.
— Он вам что-то рассказывал о штурмах?
— Разве так бывает (что рассказывают. — Прим. ред.)? Ничего, говорит, такого там нет. Я, говорит, отсиживаюсь. Обманывает, конечно. Не хочет, чтобы я волновался.
— А вы что говорите?
— Говорю: «Ну хорошо тогда, что тебя Всевышний спасает».
— А вы хотели бы знать, как он ходит в штурмы?
— Если нужно будет, я, несмотря на возраст, тоже пойду туда защищать Родину.
— Прямо на штурм?
— Запросто. Глава нашего района, который с вами приехал, знает, какой я боевой. Я же в армии служил на границе с Турцией. Был старшим разведчиком ракетно-минометного дивизиона по штату.
— Но вы же не воевали?
— Не воевал. Но в 1972 году участвовал в главных боевых учениях «Юг-1972» Закавказского военного округа (Азербайджан, Армения и Грузия).
— А вы тогда могли себе представить, что при вашей жизни случится война?
— Запросто. Такое чувство было.
— А как вы согласились на то, что сразу пятеро сыновей ушли на СВО? Не дай бог, конечно, но всякое может случиться — а там все сыновья. Почему вы их отпустили? Вы же могли хотя бы младшему сказать: «Никуда ты не пойдёшь, запрещаю». Если бы вы так сказали, он бы не ослушался вашего слова.
— Я бы не смог сказать этого. Потому что долг каждого мужчины — Родину защищать. Если этот народ сюда придёт, что наши женщины и дети будут делать?
— Но Дагестан-то далеко. Пока дойдут…
— До Дагестана они тоже дойдут. Всё равно Родину защищать надо.
— Вот пусть четыре сына защищают, а пятый дома сидит.
— Всё равно надо защищать. Я когда эти слова сказал в интервью Северокавказскому телевидению, мне позвонил еще один журналист из Пятигорска и спросил: «Ты сказал, что, если что, готов тоже пойти на фронт. А ты обращался в военкомат»? Говорю: «Нет, не обращался. Мне глава района сразу сказал, что меня не возьмут, потому что мне за 70 и я инвалид второй группы».
— Ну, конечно. Там дроны летают, как вы убегать будете?
— Да я могу делать то, чего три-четыре молодых сделать не могут.
— Стрелять умеете?
— Умею. Повторюсь, я же был старшим разведчиком ракетно-миномётного дивизиона. У меня два ордена. Пусть мои дети тоже защищают Родину. Конечно, мне тяжело. Но если мои дети или братья не пойдут на фронт, кто тогда будет защищать её?
— Есть очень много людей, которые своих сыновей на СВО не отправили. Почему именно вы?
— У нас же пальцы на руке все разные. Вот и характеры разные у каждого человека.
— У вас пять сыновей. Столько же, сколько пальцев у вас на руке. Характеры у них разные, но Родину они пошли защищать одинаково. Почему?
— Сначала старший сын защищать пошёл, потом второй, третий — и так далее. Повторюсь, пятый сын приехал, немного мне тут помог и сказал: «Папа, давай я туда поеду. Не могу я один дома сидеть». Я говорю: «Правильно, сынок. Я тебе от всей души за это благодарен».
— Вы не боялись за него? Вы же всё равно переживаете.
— Если тебе суждено умереть, ты разобьёшься на машине. Тут — то же самое.
— А Родина для вас что сделала? Я предполагаю, что, раз вы любите Родину и готовы отдать пятерых сыновей на её защиту, она сделала для вас что-то значимое.
— Моя жена родила мне восьмерых детей — семь сыновей и дочку. У меня двое сыновей умерли — самый старший и третий по счёту.
— Они умерли, когда ещё были маленькими?
— Да, заболели. Но если бы они были живы, я бы им тоже сказал: «Идите и защищайте».
— А Родина — это что для вас?
— Место, где мы родились и где жили наши предки.
— Но они же родились в Дагестане, а не в большой России. Некоторые говорят: «Когда Дагестан будут обижать, тогда мы встанем. А Россия и Украина — это где-то далеко».
— Если они дойдут до Дагестана, защищать его будет уже поздно. Какой бы мы ни были нации, Родина у нас одна — Россия.
Недавно по телевизору показывали передачу об Америке, как оттуда выселяют мексиканских мигрантов. Они говорят: «А куда же мне идти?» Так вот я бы из своей страны никуда бы не убежал. Зачем Родину бросать?
— Может быть, им на Родине было плохо?
— Если есть работа, то уже неплохо.
— А вы кем работали?
— Кем только не работал: на стройке, пас баранов, потом пас коров.
— У вас была большая отара?
— Когда баранов пас — около ста голов.
— Ого. А волкодавы у вас были?
— Нет. Я их сам защищал. Пистолет в кармане носил.
— Волки приходили?
— Много раз. Особенно когда туман или дождь начинает моросить. Я тогда прямо чувствовал, что это будет.
— А как чувствовали?
— Сами барашки чувствуют их запах. Головы поднимают и смотрят, откуда волки идут. Я два выстрела делал — волки уходили.
— А не было вам скучно пасти своих овечек? Горы, небо, овечки — и больше ничего.
— Скучно не было. Наоборот, мне весело было.
— Почему?
— Потому что я знал, что у меня деньги есть в кармане, никого ни о чём просить не надо. Наоборот, все у меня будут просить.
— А вы давали?
— Конечно.
— Почему?
— А как я мог не дать?
— А если бы деньги не вернули?
— Можешь вернуть — верни. Не можешь — я их тебе от чистого сердца отдам.
— Вы с овечками на несколько дней уходили? Или возвращались домой ночевать?
— Возвращался ночевать. Уходил утром, а вечером — домой.
— А как вы мальчиков воспитывали, если вас дома не было?
— Их моя покойная жена воспитывала. А мне их даже воспитывать не нужно было. Я на них просто один раз посмотрел — они уже готовы. Даже слов не нужно было.
— Вы их не били?
— Нет. Жена била. (Смеётся.)
— Почему же тогда дети вас боялись, а не маму?
— Жена говорила: «Вот придёт папа, он ещё сильнее будет бить вас». Поэтому боялись.
— А как вы им объясняли, что можно, а что нельзя? Как их научили, что Родину нужно любить и защищать?
— Как это всё рассказать? Когда старший сын приедет оттуда, вы вернитесь сюда ещё раз и спросите его. Он вам расскажет, какой я человек. (Смеётся.)
— Я буду рада приехать, когда вернутся ваши сыновья.
— Конечно, мне очень тяжело. Односельчане у меня тоже спрашивают: «Как тебе тут одному сидится?» А ведь есть те, кого быстренько на работу устроили, чтобы их не мобилизовали.
— Когда вы с ними встречаетесь, как они себя чувствуют?
— Они ко мне относятся с уважением.
— А им не стыдно?
— Конечно, им неудобно. Они же знают, что у меня пятеро сыновей там. Обо мне все знают и в моём селе, и в соседних. Ко мне даже приезжают в гости мои ровесники и люди помладше — те, у кого дети тоже воюют. Общаемся, поддерживаем друг друга.
— А что вы делаете? Просто сидите и разговариваете?
— Не только разговариваем. У меня всё есть: и чай, и сто грамм. Друзья сами знают, где у меня что лежит. (Смеётся.)
— Извините, что спрашиваю. Ваша жена давно умерла?
— Шесть лет назад, 5 декабря.
— Жена умерла, дети ушли на войну, овечек вы уже не пасёте. Вы остались один. И вот вы выходите из дома, идёте по дороге, а на вас с уважением смотрят люди, потому что вы вырастили пятерых сыновей, которые Родину защищают. Что вы чувствуете, когда встречаете эти взгляды?
— Если они хотят узнать, как я себя чувствую, пусть своих детей тоже отправят Родину защищать. Вот тогда они узнают, какое у меня терпение. Иногда бывает так: общаюсь с друзьями, начинаем смеяться, и я тут же на себя обижаюсь: «Как я могу смеяться, если мои дети там?»
— То есть вы себе не позволяете радоваться?
— Конечно.
— Но ваши-то сыновья хотят, чтобы вы радовались. Разве нет?
— Это правда. Бывает, какой-то незнакомый человек заходит в дом и говорит: «Я служу с твоим сыном». Я говорю: «Очень приятно. Передай ему салам. Я нормально, жив-здоров, береги себя». Что тут ещё поделаешь?
— А когда вы радуетесь? Что вам приносит радость?
— Я её сам себе внушаю. Например, когда ко мне приходят в гости внуки и внучки, мы с ними кувыркаемся и боремся. Тогда мне радостно — когда они возле меня.
— А когда вы так радуетесь, обида на себя не появляется?
— Всё равно появляется.
В этот момент Ахмед Омарович ответил на телефонный звонок.
— Это моя русская невестка, жена самого младшего сына. Он с ней познакомился в Георгиевске. Выучила аварский язык и приняла ислам. Богу молится по-мусульмански.
— А вы не были против, чтобы к вам приехала русская невестка?
— Нет. Если мой сын хочет жениться на ней, какое я имею право ему запретить? Она же приняла мусульманскую веру. Из всех моих невесток она самая хорошая.
— А если бы она оставалась в христианстве, вы согласились бы, чтобы она была вашей невесткой?
— Нет, конечно. Я знал, что она будет принимать ислам. Веру нужно принимать обязательно. Если жена не приняла веру мужа, то через год или два, несмотря на то, что дети появились, она уезжает отсюда, потому что им наша жизнь не подходит. А тех, кто наш веру принимает, мы на самый верх превозносим.
— А если она бы не уехала и оставалась в своей вере, никому не мешая, вы бы её не приняли? Она же хорошая.
— Принял бы. Но я всё равно знал, что она примет ислам. Она даже русское имя сменила. Её звали Марина или Елена, не помню. А сейчас она Ясмина.
— Получается, ваши внуки уже наполовину русские.
— Да. Кстати, невестка сейчас в роддоме — неделю назад дочку родила.
— Ясмина не возражала, когда её муж пошёл воевать?
— Нет. Она знает наши законы и наши обычаи. У нас жена не имеет права слова сказать против мужа. Муж сказал — и точка.
— А почему мужчина не может показывать, что ему тяжело?
— Бывает у меня такое.
— Но вы же не плачете?
— Почему? Плачу. Но не при людях, конечно. Бывает, телевизор смотришь и плакать хочется. Мне сын говорит: «Да не смотри ты его. Всё, что они говорят, — неправда. Не верь им».
— Он так говорит, чтобы вы не переживали?
— Да. У нас, говорит, по-другому совсем.
— А из-за чего вы можете заплакать?
— Не дай Аллах, что-нибудь случится с ними.
— А зачем вы об этом думаете?
— Был один случай, старший сын тогда был командиром танковой роты. Предпоследний сын (Асхабани) — шофёр на «Камазе». Они поехали с семью тоннами солярки, чтобы наш танк заправить. Поехали по степи, увидели танки. Издали же непонятно, чьи они — наши или украинские. И тут танки начали стрелять по их машине.
Старший сказал младшему: «Бросай машину, быстро прячемся в яме». Но Асхабани хотел машину спасти. А как ты её спасешь? Он на ходу выпрыгнул в яму — и тут же снаряд разорвался, «Камаз» взорвался. Там такой грохот стоял…
У него была контузия, потом в госпитале во Владикавказе лежал.
А у Исы (герой Дагестана) — два осколка: в затылке и в запястье, внутри остались. Ещё четыре осколка из него вытащили. Он ещё ребра себе ломал, когда в машине перевернулся. Ехал на броневике, по нему спереди начали стрелять, наехал на яму и перевернулся. При этом он ещё вытаскивал на себе раненых ребят. Двенадцать человек таскал через бугор в медпункт.
Я об этих историях ничего не знал, мне сыновья об этом не рассказывали. Я об этом узнавал, только когда меня вызывали, чтобы выразить благодарность. Или узнавал от их однополчан.
— Вам было страшно узнать, что такое случилось?
— Да. От того, что все вокруг о моих детях такое знают, а я — нет.
— А был какой-то момент в детстве мальчиков, когда с ними что-то случалось, и вам за них было по-настоящему страшно?
— Когда Иса болел. Такой худой был… Ему нужно было сделать переливание крови — вторая положительная. У меня — точно такая же. Я дал ему свою кровь. Лежали в маленькой комнате, между нами — маленькое окно: тут я лежу, там — сын. Прямое переливание сделали ему.
— А сколько вы ему крови дали?
— Не знаю. Маленькому ребёнку разве много надо? Хотя когда я встал, как пьяный был: еле-еле ходил. С другой стороны, это раньше он маленький был. С тех пор до потолка вырос. (Смеётся.)
— Вы ещё говорили, что вы сирота. У вас рано родители умерли?
— Отец умер, когда я был ещё совсем маленьким пацаном. Совсем его не помню. Меня мать воспитала.
— Что главное она вам передала, когда воспитывала?
— У нас было очень редко, чтобы кто-то против родителей что-то сказал. А вообще у нас дети самовоспитанием занимаются. Они же видят, как другие пацаны себя ведут — и берут с них пример. Мы, например, в 4–5-м классе пололи грядки с кукурузой, хотя ещё совсем детьми были.
— А вы своим сыновьям какой главный закон передали? Что можно, что нельзя?
— То же, что и себе. Они тоже пасли баранов. Правда, в 1995 году я заболел — мне делали операцию на почках. Они стадо сами держать не могли — совсем ещё маленькие были, мучались. Я сказал: «Продай барашку».
Я девять месяцев в больнице пролежал. Всё это время мы выживали за счёт скотины. Потом уже я начал приходить в себя и начал коров пасти. У меня 13 дойных коров было.
— Вы Родину любите, потому что хорошо жили?
— Да. Нам дали такую возможность. Ты хоть 100 голов держи, тебе никто слова не скажет. Только держи.
У мусульман есть такой обычай, что в пятницу нужно обязательно что-то давать кому-то из дома. Например, если у соседа нет коровы, а у меня есть, я давал ему полтора литра молока.
— А вам что дают?
— Неважно, дают — не дают. Главное, чтобы я выполнил долг перед Всевышним. Если я кому-то отдам то, чего у него нет, Аллах даст мне ещё больше. Жадности во мне никогда не было. Если я ложусь спать, я же не могу сказать, проснусь утром или нет. Поэтому стараюсь делиться. Даже если у меня кто-то попросит мой единственный телефон, всё равно отдам.
— А что вам дал Всевышний?
— Деньги, детей, дом. Если бы Он не дал, сколько бы я ни работал, у меня всё равно ничего бы не было.
Свежие комментарии